Леди Мурасаки отперла дверь. Волосы ее были убраны наверх, она была восхитительно босая.
— Здравствуйте, инспектор.
— Простите, что явился без предупреждения. Я пытался вам дозвониться.
— Да, я слышала телефонный звонок.
— Из ванной, надо полагать.
— Входите.
Следуя за его взглядом, она отметила, что он сразу же обратил внимание, на месте ли оружие, навешанное на самурайские доспехи: кинжал танго, малый меч, большой меч, боевой топор.
— Ганнибал?
— Его здесь нет.
Будучи женщиной весьма привлекательной, леди Мурасаки предпочитала осторожную охоту и засадную тактику. Стоя спиной к каминной полке и спрятав руки в рукава, она ждала, когда инспектор сам начнет игру. Попилю нужно было пустить в ход все свои инстинкты, чтобы вспугнуть и поднять дичь.
Он стоял за диваном, касаясь рукой обивки.
— Мне нужно его найти. Когда вы его в последний раз видели?
— Сколько дней назад? А что случилось?
Попиль передвинулся к доспехам. Погладил лакированную поверхность нагрудника.
— Вы знаете, где он?
— Нет.
— Он не указывал, куда может отправиться?
Указывал. Леди Мурасаки наблюдала за Попилем. Вот кончики его ушей покраснели. Он двигается, задает вопросы, прикасается к разным предметам. Он любит прикасаться по очереди к разным материям, то к гладким, то к ворсистым. Она и за столом это замечала. Гладкое, потом ворсистое. Как верхняя и нижняя поверхности языка. Она знала, что легко может с помощью этого образа зарядить его мощным зарядом электричества, заставить кровь его отхлынуть от мозга.
Попиль обошел цветок в горшке. Когда он посмотрел на нее сквозь листья цветка, она улыбнулась ему и сбила его с ритма.
— Он отправился за город, не знаю точно куда.
— Ага, за город, — сказал Попиль. — На охоту за военными преступниками, надо полагать.
Он посмотрел ей прямо в глаза:
— Извините, но мне придется показать вам вот это.
Попиль положил на чайный столик листок со смазанным изображением — еще мокрый и сворачивающийся в трубку термофакс из советского посольства. На нем была изображена голова Дортлиха на пеньке со стоящими вокруг милиционерами и двумя немецкими овчарками и гончей. Второе фото Дортлиха было взято с его служебного удостоверения.
— Его обнаружили в лесу, который до войны принадлежал семье Ганнибала. Я знаю, что Ганнибал был там — он пересек польскую границу за день до того.
— Да почему это должен быть Ганнибал? У этого человека, наверное, было много врагов, вы же сами говорили, что он военный преступник.
Попиль подвинул к ней фото с удостоверения.
— Вот так он выглядел при жизни. — Попиль достал рисунок из своего портфеля, первый из подборки. — А вот так изобразил его Ганнибал. И повесил рисунок на стене у себя в комнате. — Половина лица на рисунке была анатомирована, вторая явно принадлежала Дортлиху.
— И в его комнату вы попали отнюдь не по его приглашению.
Попиля внезапно охватила ярость.
— Ваша ручная змея убила человека. Вероятно, не первого, вам это лучше известно, чем мне. А вот и другие, — добавил он и выложил на стол остальные рисунки. — Они все были в его комнате, и этот, и этот, и этот. Вот это лицо проходило на суде в Нюрнберге, я его помню. Они все скрываются и теперь убьют его, если сумеют.
— А что же советская полиция?
— Они втихую наводят справки во Франции. Нацист вроде Дортлиха в рядах советской милиции — для Советов это настоящий скандал. У них теперь есть его досье — получили от Штази из ГДР.
— Если они схватят Ганнибала…
— Если они схватят Ганнибала, они его просто пристрелят. Если он выберется оттуда, они могут про это дело забыть — при условии, что он будет держать язык за зубами.
— А вы тоже про него забудете?
— Если он начнет свою охоту во Франции, то сядет в тюрьму. И голову может потерять. — Попиль перестал расхаживать по комнате. Плечи его опустились. Потом он засунул руки в карманы.
Леди Мурасаки выпростала ладони из рукавов.
— А вас депортируют из страны, — добавил он. — И я буду несчастлив. Мне нравится видеться с вами.
— Вы живете только глазами, инспектор?
— А чем живет Ганнибал? Вы же готовы все для него сделать, не так ли?
Она начала было что-то говорить, что-то вроде оправданий, чтобы защититься, но потом просто сказала: «Да». И стала ждать его реакции.
— Помогите ему. И мне тоже, Паскаль. — Она никогда прежде не называла его по имени.
— Пришлите его ко мне.
Река Эсон, гладкая и темная, текла мимо склада и под днищем черного плавучего дома, причаленного в бухточке недалеко от местечка Вер-ле-Пти. Окна в невысоких каютах были закрыты занавесками. С берега на борт тянулись провода — электрический и телефонный. Листья растений в терракотовых контейнерах на палубе были мокры и блестели.
Вентиляционные трубы, выходящие на палубу, были открыты. Из одной из них донесся вскрик. В нижнем иллюминаторе мелькнуло женское лицо, искаженное страхом и болью, щека прижалась к стеклу, но тут же чья-то огромная ладонь оттолкнула ее и задернула занавеску. Никто ничего не заметил.
Легкий туман окутывал сияющим ореолом горящие в бухточке фонари, но прямо вверху светилось несколько звездочек. Слишком слабых и слишком размытых, чтобы что-то по ним прочесть.
Выше по берегу, на дороге охранник у ворот посветил фонариком внутрь фургона с маркировкой на борту «Восточного кафе», узнал Петраса Кольнаса в лицо и махнул ему, разрешая въехать на стоянку в огороженном колючей проволокой дворе.