— Настойка опия приобретена законным образом.
— Но рецепт не был выписан законным образом.
— Это обычная практика в отношении осужденных. В обмен на разрешение использовать их тела. Я уверен, вы прекрасно об этом знаете.
— Да. Но ему это не давайте.
— Ферра тоже один из ваших клиентов? И вы предпочитаете, чтобы он умер в трезвом уме?
— Да.
— Вы хотите, чтобы он полностью прочувствовал все последствия, господин инспектор? Вы, может быть, попросите «месье Парижа» снять чехол с гильотины, чтобы он мог видеть лезвие ножа, видеть его трезвым взглядом, незамутненным взором?
— Причины — мое личное дело. Вам всего лишь не следует давать ему настойку опия. Если я обнаружу, что он принял «микстуру», вам никогда не видать разрешения на врачебную практику во Франции. Взгляните на это незамутненным взором.
Ганнибал уже видел, что это помещение совершенно не смущает Попиля. И наблюдал за тем, как чувство долга берет верх над инспектором.
Попиль отвернулся от него и сказал:
— Это было бы неправильно, потому что вы многообещающий студент. Я вас поздравляю с вашими замечательными оценками. Вы порадовали… ваша семья могла бы… нет, она просто гордится вами, очень гордится. Доброй ночи.
— Доброй ночи, господин инспектор. И спасибо за билеты в оперу.
Вечер в Париже, легкий дождь, булыжник мостовой сверкает. Владельцы магазинов, закрываясь на ночь, с помощью свернутых в трубы обрезков ковров направляли потоки дождевой воды в сточных канавах в нужную им сторону.
Маленький «дворник» на лобовом стекле фургона, принадлежащего медицинскому факультету, работал от компрессора, так что Ганнибалу по дороге в тюрьму «Санте» приходилось время от времени снимать ногу с педали газа, чтобы очистить стекло.
Он сдал машину задним ходом в ворота и далее во двор. Холодные капли дождя упали ему сзади на шею, едва он высунул голову из окна фургона, чтобы оглянуться. Охранник, сидевший в будке у ворот, не собирался выходить и указывать ему дорогу.
В главном коридоре «Санте» помощник «месье Парижа» поманил его в комнату, где стояла гильотина. На нем были клеенчатый фартук и клеенчатая же накидка, наброшенная поверх новенького котелка, надетого явно по сегодняшнему поводу. Он установил щиток напротив своего обычного места прямо перед лезвием, чтобы уберечь от кровавых брызг ботинки и манжеты брюк.
Рядом с гильотиной стояла высокая плетеная корзина, облицованная изнутри оцинкованным железом и готовая принять в себя обезглавленное тело.
— Никаких мешков, это приказ начальства, — заявил помощник. — Вам придется увезти его в корзине, потом привезете ее назад. Она войдет в ваш фургон?
— Да.
— Может, лучше ее обмерить?
— Не надо.
— Ну тогда заберете все вместе. Голову мы ему под мышку засунем. Он в соседней комнате.
В беленной известью комнате с высокими забранными решеткой окнами на каталке лежал связанный Луи Ферра, освещенный жестким светом свисавших с потолка ламп.
Под ним уже была опрокидывающаяся подставка гильотины, bascule. Из его руки торчал катетер для внутривенных инъекций.
Над Луи Ферра стоял инспектор Попиль и что-то тихо ему говорил, заслоняя ему ладонью глаза от режущего света. Тюремный врач вставил в катетер шприц и ввел небольшое количество прозрачной жидкости.
Когда Ганнибал вошел в комнату, Попиль даже не поднял глаз.
— Вспомни, Луи, — продолжал он говорить, — я хочу, чтобы ты вспомнил.
Вытаращенный глаз Луи сразу углядел Ганнибала.
Тут и Попиль заметил Ганнибала и вытянул руку, чтобы не подпустить его ближе. Наклонившись над потным лицом Луи Ферра, он повторил снова:
— Скажи же мне!
— Я упрятал тело Сандрины в два мешка. Потом сунул туда для тяжести старые лемехи от плугов. Потом начались рифмы…
— Да я не про Сандрину, Луи! Вспомни! Кто сообщил Клаусу Барбье, где спрятаны дети, чтобы тот мог их отправить на восток? Я хочу, чтобы ты вспомнил.
— Я просил Сандрину, я ей сказал: не трогай! А она только смеялась, а потом начались рифмы…
— Оставь Сандрину в покое, — сказал Попиль. — Кто сообщил нацистам, где прячутся дети?
— У меня нет сил думать про это.
— Соберись с силами еще разок. Это поможет тебе вспомнить.
Врач ввел еще немного лекарства в вену Луи, помассировав ему руку, чтобы оно разошлось.
— Луи, ты должен это помнить. Клаус Барбье отправлял детей в Аушвиц. Кто сообщил ему, где прячутся дети? Это ты ему сообщил?
Лицо Луи стало серым.
— Гестапо поймало меня на подделке продуктовых карточек, — сказал он. — Когда они сломали мне пальцы, я выдал им Парду — Парду знал, где спрятаны эти сироты. Он и им услужил, и себе пальцы сберег. Он теперь мэр в Тран-ла-Форе. Я все это видел, но помочь им не мог. Они смотрели на меня из кузова грузовика.
— Парду, значит. — Попиль кивнул. — Спасибо, Луи. Попиль уже отвернулся от него, когда Луи вдруг спросил:
— Господин инспектор?
— Да, Луи?
— Когда наци забрасывали детей в грузовики, где тогда была полиция?
Попиль на секунду прикрыл глаза, потом кивнул охраннику, который отворил дверь в комнату с гильотиной. Ганнибал заметил там священника и «месье Парижа», стоящих возле устройства. Помощник палача снял цепочку с крестиком с шеи Луи и сунул их ему в руку, привязанную к боку. Луи взглянул на Ганнибала. Приподнял голову и открыл рот. Ганнибал приблизился к нему, и Попиль не стал ему в этом препятствовать.
— Куда направить деньги, Луи?