Ганнибал: Восхождение - Страница 35

— Ну, пошли, — сказал он Лею, стоявшему с ним рядом. — Мы с вами делаем вполне законное дело, приятель, так что нечего к стенке жаться.

Ганнибал и леди Мурасаки идут, вглядываясь, вглядываясь, вглядываясь в ряды небольших картин.

И вот — прямо на уровне глаз — «Мост вздохов». Увидев эту картину, Ганнибал был потрясен гораздо сильнее, чем в тот раз, в галерее Лея, когда обнаружил там Гварди: рядом с этой картиной он увидел лицо матери.

Сейчас в зал потоком шли посетители, держа в руках списки произведений искусства, а под мышками — пачки документов, подтверждающих права владения. Среди них был заметен высокий человек в костюме настолько английском, что казалось, в его пиджак вшиты элероны.

Держа список перед лицом, он остановился рядом с Ганнибалом, достаточно близко, чтобы слышать, что он говорит.

— Эта картина — одна из двух, что висели в рабочей комнате моей мамы, — говорил Ганнибал. — Когда мы в последний раз уезжали из замка, она дала ее мне и сказала, чтобы я отнес ее повару. И чтобы не стер то, что на обороте.

Ганнибал снял картину со стены и перевернул. В глазах его замелькали искры. Там, на обратной стороне холста, были мелом нанесены контуры младенческой руки, уже почти стершиеся, — остались главным образом большой палец и указательный. Меловые линии были защищены листком пергамина.

Ганнибал долго смотрел на холст. В этот ошеломляющий миг ему почудилось, что пальцы чуть двигаются — будто-невидимая рука ему помахала.

Невероятным усилием он заставил себя вспомнить то, что сказал ему Попиль. «Если это ваша картина, тронь подбородок».

Он смог наконец глубоко вздохнуть и тронул рукой подбородок.

— Это — рука Мики, — объяснил он леди Мурасаки. — Когда мне было восемь лет, белили комнаты наверху. Эта картина, вместе с парной, переехала на диван в маминой комнате, их завесили простыней. Мы с Микой забрались под простыню, к картинам. Мы играли в кочевников в пустыне, это был наш шатер. Я достал из кармана мелок и обвел ее ладошку — уберечь от дурного глаза. Родители рассердились, но картина не была повреждена, и в конце концов, я думаю, они решили, что это забавно.

К ним торопливо направлялся человек в фетровой шляпе, на шнурке вокруг шеи болталась табличка с указанием его имени и должности.

«Служащий из Комиссии будет тебя отчитывать, быстро начни с ним скандалить», — инструктировал Ганнибала Попиль.

— Пожалуйста, не делайте этого! Не трогайте! — произнес служащий.

— Я не стал бы ее трогать, если бы она была не моя! — возразил Ганнибал.

— Ничего не трогайте, пока не докажете, что это ваша собственность. Иначе я попрошу вывести вас из зала. Сейчас я приглашу кого-нибудь из администрации.

Как только служащий отошел, человек в английском костюме оказался бок о бок с ними.

— Я — Алек Требело, — проговорил он. — Я мог бы вам помочь.

Инспектор Попиль вместе с Леем наблюдали за происходящим с расстояния двадцати метров.

— Вы знаете этого человека? — спросил Попиль.

— Нет, — ответил Лей.

Чтобы удалиться от толпы, Требело предложил леди Мурасаки и Ганнибалу пройти в глубокую нишу перед створчатым окном. Ему было за пятьдесят, его лысину и руки покрывал густой загар, в ярком свете, лившемся из окна, было видно, что кожа над бровями у него шелушится. Ганнибал никогда его раньше не видел.

Большинство мужчин бывают счастливы познакомиться с леди Мурасаки. Требело оказался исключением, и она тотчас же это почувствовала, хотя вел он себя совершенно безупречно.

— Я восхищен встречей с вами, мадам. Не пойдет ли здесь речь об опекунстве?

— Мадам — моя высоко ценимая советчица, — сказал Ганнибал. — Но дела вы будете вести со мной.

«Будь жадным, — говорил ему Попиль, — голос леди Мурасаки будет гласом умеренности».

— Здесь пойдет речь об опекунстве, месье, — сказала леди Мурасаки.

— Но ведь это моя картина, — возразил Ганнибал.

— Вам придется представить свой запрос на слушаниях в Комиссии, а они загружены такими запросами как минимум на полтора года. Картина будет находиться на хранении до принятия решения.

— Я учусь в школе, месье Требело, я рассчитывал, что смогу…

— Я могу помочь вам, — сказал Требело.

— Скажите мне как, месье?

— Через три недели у меня назначены слушания по другому делу.

— Вы перекупщик, месье Требело? — спросила леди Мурасаки.

— Я был бы коллекционером, если бы мог, мадам. Но чтобы покупать, я должен продавать. Великое удовольствие — держать в руках прекрасные веши, пусть и недолго. Ваша семейная коллекция в замке Лектер была небольшой, но весьма изысканной.

— Вы знали эту коллекцию? — спросила леди Мурасаки.

— Потери замка Лектер были перечислены в списке, поданном в Комиссию вашим… Робертом Лектером, как я полагаю.

— И вы могли бы представить мое дело на этих слушаниях? — спросил Ганнибал.

— Я потребовал бы ее возвращения на основании Гаагской конвенции 1907 года. Я вам сейчас объясню…

— Да, в соответствии со статьей сорок шестой, мы как раз говорили об этом, — сказал Ганнибал, взглянув на леди Мурасаки и облизывая губы, чтобы выглядеть как можно более алчным.

— Но мы говорили о самых разных возможностях, Ганнибал, — возразила леди Мурасаки.

— А что, если я не захочу ее продавать, месье Требело? — спросил Ганнибал.

— Тогда вам придется ждать, пока подойдет ваша очередь в Комиссии. К тому времени вы, возможно, уже станете взрослым.

— Эта картина — одна из двух парных, как мне объяснил мой муж, — сказала леди Мурасаки. — Вместе они стоят гораздо больше. Вам, случайно, не известно, где находится вторая? Это Каналетто.